Чтобы выжить, нам надо по капле выдавить из себя Россию. И только тогда закончится этот кошмар продолжительностью в тысячу лет.
Во времена Средневековья для Киева это было Залесье — если смотреть из Руси на северо-восток. Со временем Залесье изменило название, завоевало новые земли, вышло к морям и выдвинуло претензии на мировое господство. Оно проникло в Киев и перестало восприниматься нами как Залесье. Выстоит ли Украина сегодня, зависит от того, как быстро мы в конце-концов избавимся нашего «залищанства».
Залесье как альфа и омега
Сначала Залесье было населено финно-уграми. Затем его постепенно колонизировали небольшие группы славянского населения, прибывающие из разных мест и по разным причинам. Безземельные крестьяне со Смоленщины, упрямые язычники с Новгородщины, мятежные и непокорные вятичи, уставшие от половецких набегов переяславцы, а также земледельцы из Поднепровья — все они шли сюда со своими взглядами на жизнь, ожиданиями, обычаями, образуя на бескрайних просторах Залесья причудливую этнокультурную смесь.
Они имели все, чтобы освоить этот неприветливый край: отвагу, авантюризм, жертвенность и глупость — кроме единства, потому что уж слишком разными были. Логично, что власть не могла не воспользоваться этим.
В Залесье князь имел абсолютную власть, не ограниченную никакими традиционными институтами вроде веча или стародавних вольностей. Бояре и дружинники появились здесь по воле князя и полностью зависели от его милости.
Колонизаторы быстро поняли, что спасение заключается в трех вещах: единении перед враждебным окружением, абсолютной власти вождя и союзе с церковью, способной обращать врагов в зарослях в друзей. Поэтому последняя могла быть представлена в Залесье двумя категориями священников: болванами и фанатиками. Ибо кого еще занесло бы в эти лесные чащи обращать язычников?
Климатические и хозяйственные условия, жизнь в окруженных глухими лесами небольших селах диктовали жителям Залесье специфический образ жизни, требовали кардинального изменения привычных для Юга и Запада Руси правил жизни. Бедные почвы означали плохой урожай, а следовательно, большую роль дополнительных источниках продовольствия: охоте, рыбалке, собирательстве. Хозяйственный комплекс был архаичен, нацелен не на «производство», а на «добычу». Небольшие группы поселенцев рассматривали окружающий мир как источник последней и при малейших осложнениях были готовы все бросить и двигаться дальше.
Это означало, с одной стороны, отсталые формы хозяйствования и примитивные социальные конструкции, а с другой — безусловное подчинение «старшему» вместе с общинной и коллективистским сознанием.
Если в бескрайних лесах вокруг всего так много: и богатств, и опасностей, то кому придет в голову что-то беречь? «Один в поле не воин», а коллектив — все. Низкая ценность одного человека сформировала расточительство человеческих жизней.
Богатая Московия
Безумное расточительство всего — леса и соболей, времени и усилий, талантов и крови. Есть бесчисленное количество примеров из московской — российской — советской истории: в строительстве, на войне, в творчестве, государственном управлении. И цивилизация привыкла разбрасываться богатствами направо и налево, совершенно не задумываясь о последствиях, ведь где-то там еще немало всего! На наш век хватит!
А чужая бережливость, скромность, усердие и перфекционизм кажутся смешными и раздражают. Так и хочется прийти и все разбросать, испортить, изгадить, чтобы было по-нашему!
И еще, конечно, провинциализм.
В силу географии Залесье находилось на далеком расстоянии от любого из тогдашних цивилизационных центров. Даже к русским Киеву, Полоцку или Новгороду надо было долго добираться реками или через дремучие леса (на то оно и Залесье!). Об устойчивых связях с Европой, Византией или Китаем оставалось только мечтать. А с распадом империи Русь и последующим приходом татар и эти слабые связи с миром рвутся окончательно.
Замкнутое на себе и Орде, Залесье варилось и варилось в собственном соку, все больше отдаваясь любимому занятию одиноких: нарциссизма и общению с зеркалом. Эта оторванность от мира обеспечила ему две проблемы.
Первая — отсталость. Московия — Россия — СССР всегда будет догонять, всегда будет в ситуации, когда ее (его) знания и навыки раз не отвечать требованиям времени, когда образованных людей катастрофически не хватает. Снова и снова она будет покупать (или завоевывать, или воровать) чужие технологии и приглашать иностранных специалистов. И эта ситуация будет повторяться из поколения в поколение.
Второй проблемой, порожденной «общением с зеркалом», стал москвоцентризм, а с ним и ксенофобия. Все свое считалось лучшим в мире, все чужое воспринималось с сомнением и подозрением — и ни одна реальность, ни преимущество чужого в культурном или техническом смысле не могла поколебать этот москвоцентризм.
Итак, имеем народ, живущий в архаических общественно-социальных отношениях, от рождения привыкший держаться вместе и беспрекословно слушаться «старшего». Народ, который ненавидит и презирает все чужеземное, но с радостью прихватит чужие достижения как свою добычу. Народ, жестокий к слабым, но такой, что обожает сильных, даже своих мучителей; легкий на подъем, выносливый, равнодушный к страданиям своих и чужих, порывистый, злой, вероломный, разгульный и совершенно не переживающий о завтрашнем дне.
Иметь такой народ соседом — хлопотно. Другом — обременительно. Врагом — опасно.
Посмотрите на современную Россию — и узнайте в ней, великодержавной, газпромовской и ядерной, те самые маленькие общины Залесья, из которых выросли Московское княжество, Московское царство, Российская империя и СССР. Потому что все корни ее менталитета там.
Татары не виноваты
И вовсе не татары сделали народ таким. Ни одним татарам на свете это было бы не под силу. Это так, поздние попытки самооправдания в стиле Карамзина: мол, мы все такие белые и пушистые, а пришли зловредные татары и нас плохому научили.
Именно на основе организации общества Залесья появилась государство, которое российские историки называют «тягло». В нем служивый человек должен «служить» государю столько, сколько может, самоотверженно и без обязательств со стороны последнего. «Служить» должны были все — от бояр до холопов, просто служба у них была разная. В их преемственности и бесправии они были равны перед самодержцем. Такое вот оригинальное Залесское «Эгалите»!
Кажущаяся схожесть этой московской системы с татарской давала повод обвинять Орду в установлении тяглого государства в Московии. Однако не татары пришли в Залесье и принесли с собой тяглость, а татары пришли в Залесье, и там уже существовала эта самая тяглость (пусть и не в законченном виде). Наконец, татары и Тригородом (Киевом, Черниговом, Переяславом) владели, и Галицко-Волынским княжеством-королевством, но там тяглость в государстве не появилась…
«Тяглость» давала государству небывалую монолитность, способность концентрировать усилия народа на одном стратегическом задании без дискуссий и промедлений. Но она же лишала его социальной и экономической инициативы. Если вся власть и вся мудрость поступают только сверху, а остальным предлагается «не мудрствовать», то кто же захочет рисковать головой? И жизнь человеческая в тяглом государства ценится несравнимо мало, и порядки жестокие.
В Европе главным творцом прибыли была человеческая инициативность. Логично, что свою экономическую ценность эти активные люди со временем конвертировали в политическую власть. А в России главным источником прибыли власти были природные ресурсы: соболя, потом лес и золото, затем нефть и газ. Ценность людей для казны была минимальной: они должны были прокормить и экипировать войско для завоевания новых ресурсов и защиты старых.
Если хлеба и оружия не хватает, их можно купить за те же меха, золото или нефть. И идеи, технологии, специалистов и вообще все что угодно. Поэтому люди творческие и работоспособные так и не стали экономической ценностью в России, а народ так и не получил политической власти. В этом и заключается главное отличие между «креативной» цивилизацией Запада и «добытчитским» «Русским миром».
А теперь представьте себе, какая религиозная среда должна обслуживать такой «Русский мир», и какой искусственный отбор был проведен среди священников за поколения от Владимира Святого до Василия Темного, когда сложились те интеллектуальные и моральные формы русского православия, которые практически без изменений дожили до наших дней. Московско-православный фундаментализм возник из изоляции и примитивного мировосприятия еще Залесья, а не из Византии или противостояния татарам.
Образование от лукавого. Как и талант, индивидуальность, свобода. Ни Франциск Ассизский, ни Франциск Скорина не могли появиться на московской почве — здесь такие не нужны. Московское православие требует от своих верных покорности и жертвенности, которые переплетаются с жестокостью к чужим и свободолюбивым. Не выделяться, а принять страдания — за веру, царя и Отечество.
Поэтому московское православие — органическая часть «тягла» государства. Попы служат самодержцу так же, как и бояре, дворяне или холопы. Каждый на своем рабочем месте.
Все люди государства — Великому князю Московскому, безусловно, аки рабы. Вся земля государства принадлежит последнему, безусловно, без всяких оговорок. И указа государю нет, потому что самодержец. Ни договорных отношений, ни взаимных обязательств, ни даже плохонького кодекса чести. Ничего. Потому что для кодекса чести нужны права. А их в Москве как раз и не было. Любой — в полной воле государя.
Именно такая система — самодержавное своеволие — выводит удивительную породу людей. Они творят мерзости и не испытывают угрызений совести, так как выполняют приказ помазанника Божия.
И вы думаете, этот самодержавный конструкт принесли в Залесье ордынцы? Нет! Задолго до монголов первый Великий князь Владимирский Андрей Боголюбский окружил себя «милостниками», людьми, которым давал в условное владение земли, и которые согласно абсолютно от него зависели. Именно он создал прообраз той политической системы, которая в том или ином виде существует в России до сих пор. Как сказал о нем Василий Ключевский: «В лице князя Андрея великоросс впервые выступал на историческую сцену».
Канонизация Андрея Боголюбского Русской православной церковью во время правления Петра I (1702) является символической. Первый император демонстрировал преемственность своей политики с деятельностью «первого великорусского».
Собственно внутренняя структура Залесья и стимулировала укрепление властной вертикали. Не случайно именно здесь в XIIІ веке и возникло «Моление» Даниила Заточника, настоящий гимн княжеской власти. Князь сравнивается с отцом и с Богом: как птицы небесные ни сеют и не пашут, надеясь на Божью милость, «тако и мы, господине, желаем милости твоей». Вот так впервые была озвучена актуальная до сих пор великорусская формула: черт с ним, с сельским хозяйством, главное, чтобы вертикаль была сильная!
Орда пришла в Залесье «на готовенькое». Это оказался единственный русский регион, который уже был заточен под нее. Потому так быстро и нашли общий язык. От Орды Московия взяла только две вещи: «Небесный Мандат» (ощущение планетарной Миссии) и должность «Вселенского Царя» (которую после падения последнего хана унаследовал московский царь). От Руси она получила полный европейский цивилизационный пакет, но использовала только форму, наполнив ее своим «азиатским» содержанием.
Эдипов комплекс
Нарастив могущество, Московский Эдип убил своего отца-Орду и изнасиловал мать-Русь. И двинулся вперед, считая, что теперь весь мир принадлежит ему.
А дальше все развивалось очень логично. Психология потерянной в глубине мерянского леса общины породила сначала концепцию «Святой Руси», затем — окруженного врагами «государства рабочих и крестьян», а теперь — «Русского мира».
Представление о своей исключительности вызвало идею «Третьего Рима» и морально обосновало пренебрежение к образованию и политическую и культурную экспансию.
«Добытчитский» характер экономики обеспечил России пожизненные доходы от ресурсов — безразлично, мех она продает или является «мировой бензоколонкой». Это, в свою очередь, гарантирует, что она будет всегда «догонять» Запад и никогда не догонит. Потому получить можно только то, что уже кем-то где-то создано. Россия, как неверный раб, приобретает на Западе и одновременно яростно его ненавидит за первенство.
И вовсе не потому, что русские не рождают эпохальных идей. А потому, что эти идеи никому в России не нужны. Со времен Андрея Боголюбского и Василия Темного архаичное и неприветливое сообщество все еще ведет «добывает» хозяйство и чувствует себя во враждебном окружении.
Запад все глубже проникает в неизведанные глубины постиндустриального Завтра, построенного на индивидуализме: индивидуализме творчества, коммуникаций, образа жизни, вкусов и ценностей. Наш мир с каждым годом становится все более индивидуалистическим и творческим.
Ни к тому, ни к другому Россия совсем не готова. Почти тысячелетие своего существования она последовательно боролась против индивидуализма и творчества или как против отвратительных проявлений «безбожного латинства», или как против «звериного оскала капитализма», или как против «Гейропы». Мир вступает в эпоху, категорически несовместимую и чуждую всему национальном менталитету России.
Поэтому не рассчитывайте на новый «большой подъем» Империи. Его не будет. Россия будет существовать лишь как «сырьевой придаток», пока сырье не кончится, или цены на него не упадут, или появятся новые технологии и потребность в сырье отпадет. А потом умрет.
Огромная трагедия Украины состоит в том, что сегодня она в полной мере несет в себе это российское проклятье. Мы слишком долго были русскими, жили по их законам, думали их мозгами и разговаривали на их языке. Когда-то дали им путь в их далекое Залесье. А потом они сделали нас похожими на себя.
Мы сделались частью их «добытчитской», коллективистской цивилизации. И тоже активно ненавидим любого, кто выделяется из наших рядов: умом, сердцем, духом. Также ищем себе самодержца, «отца родного», который «от Бога» и поэтому априори лучше нас («сирых и убогих») знает, как нам жить дальше.
Мы до сих пор живем по-русски, говорим по-русски, отмечаем русские праздники, слушаем русскую музыку и смотрим российский ширпотреб в телевизоре.
Россияне сегодня смотрят на Соединенные Штаты, держат там свои сбережения, пользуются американскими деньгами и подражают тамошнему образу жизни. А мы? На Россию? Что она нам теперь? Вечная «вторая», вечная «догоняльщица». Она не может быть для нас авторитетом ни в интеллектуальной, ни в культурной, ни в технической сфере. Она даже завоевать нас уже не может и загеноцидить, как прежде.
Так какого же черта мы все время на нее оглядываемся?
Наша трагедия в том, что после такого долгого пребывания рядом с Россией мы заразились ее болячками. Ранее имели то, чего она по определению была лишена: славное происхождение, гордое имя, свободу, высокую культуру, внутреннюю гармонию, душевный мир и материальное процветание. Мы были причиной российского безумие, Россия долго и мучительно «болела Украиной».
А в брежневские времена окончательно «крышей поехали» в унисон с русскими. И сегодня болеем «русской болезнью» больше, чем когда-либо. Потому что болезни и комплексы сильнее проявляются на окраинах — а мы были окраиной СССР. На окраинах империй всегда правят худшие чиновники из центра или самые негодяи-коллаборационисты. У нашего руля в начале 1990-х стояли люди, которые одновременно были и теми, и другими. Наиболее ограниченные и жадные номенклатурщики, архаичные правила игры, самые зашкарублые штампы, унизительные взгляды — все это удел окраин империй. Мы получили все это по полной программе.
А сегодня страдаем от «русской болезни»: у нас тоже раздвоение личности; мы одновременно и украинцы, и русские, и западники, и евразийцы, и социалисты, и либералы, и демократы, и вождисты. И все эти части никак не могут разобраться между собой.
Мы помним, что Россия уничтожала нас, морила голодом, угнетала и унижала. И при этом любим как «братскую страну». Ее приход на наши земли исторически означал для нас откьрасывание назад, в самый арьергард цивилизованных народов. И при этом кто-то всерьез рассчитывает, что новое российское «пришествие» поможет нам догнать Запад?
Сегодня Россия находится в геостратегическом тупике. После распада Союза она не просто изменила форму правления и потеряла некоторые провинции, а проиграла Западу в глобальном цивилизационном противостоянии. Дрались два подхода, две концепции: «креативная» и «добытчитская». «Добытчитская» проиграла.
Россия так устроена (как и любой «добытчитский» проект), функционирующий по экстенсивному принципу: расширение, расширение и еще раз расширение — безразлично, в какой форме. Прекращение расширения — конец. Система начинает пожирать сама себя.
Слепой Эдип, не видя дороги, идет к пропасти. Позади — преступления, впереди — гибель.
Украина сегодня — единственное спасение России. Российская империя умирает. Демографически — поэтому ей нужны миллионы украинцев. Экономически — поэтому ей нужны украинские ресурсы. Идеологически — поэтому ей нужны княжеский Киев (не Крым!) и новые победы. Есть множество причин, по которым Россия хочет проглотить нас. И нет ни одной причины, чтобы она хотела бы нашего расцвета.
И чтобы выжить, нам надо по капле выдавить из себя Россию. И только тогда закончится этот кошмар продолжительностью в тысячу лет.
Слава Украине!
Валерий Примост, опубликовано в издании Тиждень.UA
Перевод: «Аргумент»
